Начиная с этого времени история израильтян и их характер определяются уже не только свойствами, приоб­ретенными и сохранявшимися при кочевом образе жизни, но также природой и географическим положением Пале­стины.

Не следует, впрочем, преувеличивать значение геогра­фического фактора в истории. Географический фактор — положение, свойства почвы и характер местности, кли­мат — остается на протяжении исторического периода для большинства стран неизменным; он существует уже до на­чала исторической жизни и, несомненно, оказывает на историю могущественное влияние. Но способ, каким гео­графический фактор влияет на историю страны, сам опре­деляется высотой ее техники и общественными условия­ми.

Так, например, англичане, конечно, не достигли бы в восемнадцатом и девятнадцатом столетиях мирового господства без особенных естественных свойств своей страны, без своего угля и железа, без своего островного положения. Но пока железо и уголь не играли господ­ствующей роли, которую они приобрели в век пара, бо­гатство почвы этими сокровищами имело небольшое зна­чение. Пока не были открыты Америка и морской путь в Индию, пока не достигла высокой степени развития техни­ка парусного судоходства, пока Испания, Франция и Германия оставались малокультурными странами и были населены только варварами, а торговля Европы концент­рировалась в Средиземном море и велась преимуще­ственно при помощи гребных судов, до тех пор островное положение Англии представляло фактор, отделявший ее от культуры Европы, и поддерживавший ее низкое разви­тие.

Поэтому одни и те же естественные свойства страны при различных общественных условиях могут иметь совер­шенно различное значение. Даже там, где изменения в способах производства не изменяют естественных условий страны, влияние их не необходимо является тождествен­ным. И в этом случае решающую роль играет вся совокупность экономических отношений.

Вот почему история Израиля определялась природой и положением Палестины не непосредственно, а сквозь призму определенных общественных условий.

Особенность Палестины заключалась в том, что она представляла пограничную страну, в которой сталкива­лись и боролись друг с другом враждебные факторы. Она лежала там, где с одной стороны, кончалась араб­ская пустыня и начиналась высокоразвитая Сирия и где, с другой стороны, сталкивались сферы влияния двух круп­ных государств, стоящих у порога нашей культуры: Еги­петского, развившегося в Нильской долине, и Месопотамского, возникшего на берегах Евфрата и Тигра и имев­шего свой центр то в Вавилоне, то в Ниневии. Наконец, Палестина пересекалась в высшей степени важными торговыми дорогами. Она доминировала над все­ми дорогами между Египтом с одной стороны и Сирией и Месопотамией с другой, и через нее шел торговый путь из Финикии в Аравию.

Рассмотрим сначала влияние первого фактора. Пале­стина была плодородной страной. Правда, ее плодородие не стояло выше среднего уровня, но она казалась сказоч­ной в сравнении с окружавшими Палестину каменистыми и песчаными пустынями. Для жителей ее это была страна, текущая млеком и медом.

Еврейские племена явились туда как номады-ското­воды; они стали оседлыми в процессе постоянной борьбы с ханаанеянами, у которых они отнимали один город за другим и которых они все больше подчиняли своей власти. Но все, что они приобрели путем постоянной войны, они должны были в свою очередь отстаивать путем такой же постоянной войны, так как на них напирали другие нома­ды, которые так же, как и они, тянулись к плодородной стране: эдомитяне, моавитяне, аммонитяне и другие.

Но и в завоеванной стране евреи еще долго оста­вались пастухами, хотя они стали оседлыми. Но мало-помалу они научились у жителей Ханаана их способу об­работки земли, разведению хлеба и винограда, оливковых и фиговых деревьев и т. д. и все больше смешивались с ними. Но долго еще сохраняли они характерные особенности кочевников, из среды которых они вышли. Номад­ное скотоводство в пустыне, по-видимому, действует на технический прогресс и общественное развитие не особен­но благоприятно. Современный образ жизни бедуинов в Аравии живо напоминает нам жизнь, описанную в старых израильских легендах об Аврааме, Исааке и Иакове. Из длящегося тысячелетиями, от одного поколения к другому, повторения одних и тех же забот, одних и тех же потреб­ностей и воззрений в конце концов возникает упорный консерватизм, который лежит у номада-пастуха еще глуб­же, чем у земледельца, и ведет к тому, что старые обычаи и учреждения, даже при изменившихся условиях, еще долго сохраняют свое существование.

Только этими причинами можно объяснить, например, что у израильских крестьян очаг не занимал в доме опре­деленного положения и не имел никакого религиозного значения. «В этом пункте израильтяне сходились с араба­ми и отличались от греков, к которым они вообще стояли ближе в других вопросах обыденной жизни,— говорит Вельхаузен и прибавляет: — В еврейском языке едва ли даже существует слово для обозначения очага; слово «Ашфот» получило характерным образом значение «му­сорной кучи». Это указывает на отличие от индоевропейского очага, домашнего алтаря; место неугасающего огня на очаге занимает у евреев вечная лампада».

К свойствам, унаследованным израильтянами от ко­чевого периода и сохранявшимся дальше, следует в особенности причислить любовь и навык к торговле.

Мы указали уже, при исследовании римского общества, что в первое время торговля развивалась не между отдель­ными индивидуумами, а отдельными народами. Первыми носителями торговли были кочующие скотоводы, жившие в пустынях. Их способ пропитания вынуждал их постоянно кочевать от одного пастбища к другому. Скудная природа их страны очень рано должна была развить у них потреб­ность в продуктах других, более богатых стран, с кото­рыми они приходили в соприкосновение. На скот, кото­рый они производили в избытке, они выменивали хлеб, масло, финики или орудия из дерева, камня, бронзы и железа. Но их подвижность позволяла им выменивать необходимые продукты далеких стран, легко поддавав­шиеся перевозке, не только для себя, но и для других; следовательно, не для того, чтобы сохранить их для себя или потребить самим, а с целью передать их другим за известное вознаграждение. Таким путем они стали первы­ми купцами. Пока не было благоустроенных дорог и судоходство было мало развито, такая форма торговли должна была по необходимости преобладать и могла даже доставлять своим носителям большие богатства. Но по мере того, как позже начало развиваться морское судоходство и проводились дороги, торговля, находив­шаяся в руках номадов, должна была отступить на зад­ний план, а сами номады — довольствоваться продукта­ми своей пустыни и все больше беднеть. Этим, по крайней мере отчасти, можно объяснить, почему старая культура Центральной Азии так сильно регрессировала со времени открытия морского пути в Ост-Индию. По тем же причинам еще раньше обеднела Аравия, номады которой, в эпоху расцвета финикийских городов, вели с ними очень выгод­ную торговлю. Финикийским ткацким мастерским, рабо­тавшим для экспорта на Запад, они доставляли высоко Ценимую шерсть своих овец, но они привозили им также продукты Южной, богатой и «счастливой», Аравии — благовонные курения, пряности, золото и драгоценные камни. Кроме того, из Эфиопии, отделявшейся от Аравии только узким морским проливом, они вывозили такие драгоценные товары, как слоновая кость и эбеновое (чер­ное) дерево; торговля с Индией шла также главным об­разом чрез Аравию, к берегам которой у Персидского залива и Индийского океана доставлялись на судах то­вары из Малабара и Цейлона, а затем уже перевозились дальше, через пустыню, в Палестину и Финикию.

Торговля эта приносила всем племенам, через области которых она направлялась, большие богатства, получав­шиеся отчасти из торговой прибыли, а отчасти из пошлин, которыми облагались провозимые товары.

«Не редкость встретить среди этих народностей очень богатые племена»,— говорит Геерен. «Раньше всех начали с особенной выгодой заниматься этой караванной торгов­лей мадианитяне, которые обыкновенно кочевали недалеко от северной границы этой страны, т. е. недалеко от Фи­никии. Иосиф был продан каравану мадиамских купцов, направлявшихся с грузом пряностей, бальзама и ладана из Аравии в Египет (Быт. 37:28). Добыча, завоеванная у этого народа израильтянами (под предводительством Гедеона, отбившего вторжение мадианитян в Ханаан), была так богата золотом, что она вызывает изумление. Золото находилось у них в таком изобилии, что они де­лали из него украшения не только для себя, но и ошей­ники для верблюдов. Так в восьмой главе Книги Судей мы читаем: «И встал Гедеон, и убил Зевея и Салмана, и взял пряжки, бывшие на шеях верблюдов их… И сказал им (израильтянам) Гедеон: прошу у вас одного, дайте мне каждый по серьге из добычи своей (потому что у побеж­денных были золотые серьги, так как они были измаильтяне)… Весу в золотых серьгах, которые он выпросил, было тысяча семьсот золотых сиклей [1] , кроме пряжек, пуговиц и пурпуровых одежд, которые были на царях ма­диамских, и кроме цепочек, которые были на шее у верблю­дов их».

Греки называли все племена, кочевавшие в Северной Аравии, одним общим именем — набатейские арабы. Диодор, давший прекрасное описание их жизни, расска­зывает и об их караванной торговле с Йеменом. «Значи­тельная часть их занимается тем, что перевозит к Среди­земному морю благовонные курения, ладан и другие дорогие пряности, получаемые от тех, что привозят их из счастливой Аравии».

«Богатства, приобретаемые таким путем отдельными племенами номадов, были достаточно велики, чтобы воз­буждать жадность греческих воителей. Одним из складоч­ных пунктов для товаров, шедших чрез область эдомитян, являлась крепость Петра, от которой Северо-Западная Аравия получила название петрийской. Деметрий Полиоркет сделал попытку овладеть Петрой и разграбить ее».

Израильтяне в кочевом периоде своей истории должны были вести такого же рода жизнь, как мадианитяне. Уже об Аврааме рассказывается, что он был богат не толь­ко скотом, но и серебром и золотом (Быт. 13:2). А такое богатство номады могли приобрести только путем торгов­ли. Но их позднейшее положение в Ханаане нисколько не угашало и не ослабляло этой склонности к торговле, возникшей в течение кочевого периода. Наоборот, поло­жение их страны позволяло им принять участие как в торговле между Финикией и Аравией, так и между Егип­том и Вавилонией, и извлекать из нее прибыль — или способствуя ее развитию или мешая ей путем набегов, предпринимаемых из горных укреплений на торговые караваны, которые они грабили или облагали пошлиной. Нужно помнить, что в то время торговля и разбой были тесно связаны между собой.

«Еще до того, как израильтяне появились в Ханаане, торговля этой страны стояла на очень высокой ступени развития. В переписке, найденной в Тель-эль-Амарне (она относится к XV-му столетию до Р. X.), идет уже речь о караванах, которые проходили по стране под прикры­тием военной силы» [2].

Но мы имеем еще сведения о тесных сношениях между Палестиной и Египтом, а также приевфратскими странами, относящиеся к 2000 г. до Р. X.

Иеремия — лейпцигский профессор, а не иудейский пророк — следующими словами передает содержание одного папируса того времени:

«Палестинские бедуины находились в самых тесных сношениях с культурным Египтом. По свидетельству папируса, их шейхи бывали при дворе фараона и хоро­шо разбирались в египетских делах. Вестники с письменными посланиями путешествуют все время между ЕвфраЦ том и Египтом. Эти азиатские бедуины вовсе не являются варварами. Варварские племена, с которыми находится в войне фараон, совершенно определенно отделяются от евфратских бедуинов. Шейхи последних принимают, вме­сте с египтянами, участие в походах против этих варва­ров, «князей народов».

В своей «Истории торговли иудеев в древности» Герцфельд подробно изображает торговые пути караванов, шедших чрез Палестину или поблизости от нее. По его мнению, эти торговые пути «имели, быть может, несрав­ненно большее торговое значение, чем теперь железные дороги».

«Такая дорога вела из Юго-Западной Аравии, парал­лельно берегу Красного моря и его Элатского залива, до самой Селы, позже Петры, в 70 километрах к югу от Мертвого моря; по ней провозились продукты счастливой Аравии, а также Эфиопии и прилегавших к последней стран. Другая караванная дорога доставляла продукты Вавилонии и Индии от Герры из Персидского залива через всю Аравию опять-таки в Петру. От последней шли три другие дороги: одна — к Египту с разветвлением направо к аравийским заливам у Средиземного моря; вторая — в Газу с очень важным продолжением на север; третья — по восточным берегам Мертвого моря и Иордана к Дамаску. Важным складочным пунктом для товаров более южных стран стал также Элат, в глубине Элатского залива, соединенный особой дорогой с Петрой. Упомянутая уже дорога от Газы — на север вела через низменности Иудеи и Самарии и в равнине Израиль вливалась в дру­гую, шедшую с востока на Акко. Те из товаров, собирав­шихся такими различными путями, которые должны были направиться в Финикию, перегружались на суда отчасти в указанных аравийских гаванях или в Газе и Акко, так как дорога от последнего до Тира и Сидона была очень скалиста и только позже была приспособлена для сухопут­ного транспорта. Упомянутая также и очень известная в древности караванная дорога с востока вела из Вавилона на среднем Евфрате, через аравийско-сирийскую пустыню, в которой позднее процветала Пальмира, и после короткой полосы на восточном берегу верхнего Иордана пересекала эту реку и через равнину Израиля доходила до моря. Не доходя до Иордана, она соединялась еще с Гилеадской дорогой, которой пользовались, как мы видели, уже во вре­мена Иосифа. Мы видели также, что в равнине Израиля в нее впадала и дорога из Газы; очень вероятно, что от Газы тянулась также дорога, которая, как видно из Книги Бытие (37:25, 41:57), вела из Палестины в Египет… Хотя очень трудно на основании исторических фактов доказать и определить коммерческое влияние их (указанных торго­вых дорог и образовавшихся на их узловых пунктах яр­марок) на израильтян, все же в нем нельзя сомневаться уже в силу его внутренней необходимости, и только в свете этого влияния нам становятся понятными некоторые тем­ные известия, сохранившиеся от того времени».

Несравненно меньше, чем торговля, процветали у из­раильтян искусства и производство предметов роскоши,— пишет Пичман.— Вероятно потому, что они стали осед­лыми в такое время, когда кругом них ремесло уже достигло высокой степени совершенства. Предметы рос­коши обходились дешевле, да и качество их было выше, если они покупались, а не производились на месте. Тузем­ное ремесло ограничивалось выделкой простейших това­ров. Даже у финикиян, ставших раньше культурным на­родом, развитие их промышленности замедлилось вслед­ствие конкуренции египетских и вавилонских товаров, которыми они торговали. «В области промышленности финикияне вряд ли особенно превосходили на первых порах жителей остальной Сирии. Скорее прав Геродот, по свидетельству которого первые финикияне, пристав­шие к берегам Греции, торговали товарами, которые были продуктами не их собственной промышленности, а про­мышленности Египта и Ассирии, т. е. Внутренней Сирии. Промышленными центрами крупные финикийские города стали уже после того, как они потеряли свою полити­ческую независимость и большую часть своих торговых связей».

Развитию ремесла мешали, быть может, также и вечные войны. Во всяком случае, не подлежит сомнению, что оно не достигло высокого развития. В своей плачевной песни о Тире пророк Иезекииль очень подробно описывает его торговлю, в том числе с Израилем. Экспорт израиль­тян состоит исключительно из сельскохозяйственных про­дуктов: «Иудея и земля Израилева торговали с тобою; за товар твой платили пшеницею Миннифскою и сластями, и медом, и деревянным маслом, и бальзамом» (Иез. 27:17).

Когда Давид сделал Иерусалим своей резиденцией, то царь Тирский Хирам послал ему «кедровые деревья и плотников и каменщиков, и они построили дом Давиду» (2 Цар. 5:11). То же повторилось во время Соломона при построении храма. Соломон платил за это Хираму ежегодно 20 000 коров пшеницы и 20 коров оливкового масла (3 Цар. 5:11).

Без высокоразвитого ремесленного производства пред­метов роскоши, т. е. без художественного ремесла, не может развиваться ни одно пластическое искусство, Кото­рое дает изображение человеческой личности и умеет ее индивидуализировать и идеализировать.

Такое искусство предполагает высокую степень раз­вития торговли, доставляющей художнику разнообразные материалы самых различных сортов, из которых он может выбирать наиболее пригодные. Оно предполагает дальше сильно развитую специализацию и накопленную поколе­ниями опытность в манипуляциях с различными мате­риалами и, наконец, высокую оценку самого художника, ставящую его труд над уровнем принудительного труда, дающую ему досуг, довольство и силу для работы.

Соединение всех этих условий мы встречаем только в больших торговых городах со старыми ремесленными тра­дициями. Наивысшего развития достигли пластические искусства на основе сильного ремесла в Фивах и Мемфисе, в Афинах и позже, со времени средних веков, во Флорен­ции, Антверпене и Амстердаме.

Эти условия отсутствовали у израильтян, что, в свою очередь, не могло не оказать воздействия на их религию.